Виталий Русу: «Я не хочу умереть на сцене, но буду играть пока есть силы!»

Сегодня празднует свой юбилей человек, создавший образы великих молдавских господарей Штефана чел Маре и Дмитрия Кантемира. А еще его называли лучшим Хлестаковым Советского Союза.

Актёр и режиссёр Виталий Русу – представитель золотого поколения актёров театра и кино – родился 12 августа 1941 года в селе Плопь Дондюшанского района в семье педагогов. Среднее образование он получил в школе родного села. С 1962 года был зачислен в актёрскую труппу театра им. А.С. Пушкина, переименованного с приобретением независимости РМ в Национальный театр им. Михая Эминеску, который всего на 20 лет старше нашего собеседника. В 1964 году окончил Кишинёвскую консерваторию им. Г. Музическу (сегодня Академия музыки, театра и изобразительного искусства) по специальности актёр театра и кино. В 1977-1979 годах последовали высшие режиссёрские курсы в творческой лаборатории режиссёра Московского академического драматического театра им. В. Маяковского А. Гончарова. За всю свою карьеру Виталий Русу сыграл более 80 ролей в театре и в кино.

По случаю своего 80-летнего юбилея актёр и режиссёр Виталий Русу любезно согласился ответить на вопросы журналиста портала Noi.md.

Тяжёлый груз воспоминаний

– Вы – дитя войны, голода и депортаций. Что-то помните о тех страшных событиях?

– Да, я – дитя войны и голода. Я помню те страшные депортации, когда моих родных и многие другие семьи высылали в Сибирь. Воспоминания тех лет тяжёлым грузом несу с собой по жизни. Это у меня болит до сих пор, и те годы страданий, горя и несчастий я никогда и никому не прощу. Это был удар в самое сердце народа. Эта боль не лечится.

Хоть я и был маленьким в годы Второй мировой войны, но до сих пор отчётливо помню летящие самолёты над нашим селом. Их было так много, что небо казалось чёрным. Я также помню пленных, которых вели через нашу деревню. Хорошо помню депортации, через которые прошёл лично. При мне пришли и забрали дедушку, который прятался в Каса Маре. Мне бы хотелось забыть те события, но они периодически всплывают в моей памяти.

– Ваши родители были педагогами, сложно ли было быть ребёнком учителей?

– Ребёнком учителей быть сложно, потому что ты у всех на виду, нужно было всегда соответствовать им. Однажды так получилось, что я накричал на одного моего друга, и мама стала свидетелем того случая. Родители никогда меня не били, они воздействовали словом. Особенно папа. Порой достаточно было его взгляда. Я тогда думал, что лучше бы он мне что-то сказал или дёрнул за чуб, но только бы не молчал. Для меня до сих пор самое страшное – это молчание человека.

В педагоги не пошёл

– Вы учились сначала в педагогическом вузе, а потом выбрали театр. Почему? Вам хотелось быть знаменитым или, может, было другое объяснение? Например, чтобы перевоспитывать общество, указывая ему на отрицательные стороны, пороки?

– Потому что я очень любил театр. Да, я должен был стать педагогом, как и мои родители, но у меня всегда была тяга к театру, на всех сельских мероприятиях я был среди первых. Когда открылся Бельцкий театр, я ходил на все их спектакли. Там играли мощные актёры, которые были сильными не только для провинциального, но и для европейского театра.

Я придерживаюсь мнения, что театр не был создан людьми, он берёт своё начало от Бога. На седьмой день отдыха Всевышний увидел, что людям скучно, что они творят разные глупости, тогда он задумался над тем, как сделать так, чтобы люди посмотрели на себя со стороны, как они выглядят со всеми своими ошибками, силой и слабостями. И так Бог изобрёл театр.

– Какие роли Вам больше всего нравилось играть – драматические, комедийные?

– Я бы так не ставил вопрос. Это наша профессия. Я всё «глотал». Не знаю, почему так бывает, что некоторые зрители осуждают не персонажей, а актёров, которые их играют. Поэтому многие артисты стремятся играть положительные роли, чтобы казаться в обществе красивей и умней. Я считаю, что в театре важно только одно – всё нужно делать с умом. Если вам нравится то, чем вы занимаетесь, то вы обязательно полюбите своего героя. Каждый раз я подхожу к роли, как к чистому листу. Поистине – через тернии к звёздам. Мне всегда нравились роли по пьесам Шекспира, Чехова, Достоевского, Иона Лука Караджале…

– Вы легко перевоплощались из гражданина Виталия Русу в своего персонажа?

– По-разному. Бывало, сразу входил в роль – со второй, третьей репетиции, а порой этот подход трудно давался. Но потом возьмёшь Эверест, и всё идёт хорошо.

– Кто из сыгранных персонажей Вам больше близок?

– Это Просперо из шекспировской «Бури». Я до сих пор люблю эту роль и буду любить её до конца своей жизни. «Буря» – последняя пьеса Шекспира, она, как последняя заповедь. Мне очень нравилась исполняемая мною роль Хлестакова из гоголевского «Ревизора». Свой след оставила и роль Чичикова из «Мёртвых душ».

– Вы играли Дмитрия Кантемира и Штефана чел Маре. Кто из этих исторических личностей Вам ближе по духу?

– Никогда не поднимешься до уровня Кантемира. Это великий учёный, мыслитель своего времени. Я также никогда не поднимался до веры, дерзости и мужества Штефана Великого. Я даже боюсь думать об этом. К ним нельзя прикоснуться. Со мной был один случай в жизни. В монастыре Нямц я снимал для телевидения передачу. И там был такой маленький трон Штефана чел Маре на возвышении. Один из монахов предложил мне сесть на него. Но я не смог даже сдвинуться с места, не то, что сесть на него. Это же святое место. А у нас некоторые политики, даже не задумываясь об этом, садятся на святыни, фотографируются на их фоне или с ними в руках.

– Ион Друцэ как-то сказал, что «Виталий Русу – взрыв молдавского театра». Как Вы думаете, что имел в виду писатель? Ощущали ли Вы себя неким «динамитом», встряхнувшим театр и возродившим интерес людей к этому виду искусства?

– Это было давно. Тогда я был молодым и необузданным. Но, конечно же, мне было очень лестно, что сам Ион Друцэ сказал такие слова обо мне. И до сих пор приятно. Вот вы мне напомнили, потому что я забыл об этом. Друцэ говорил обо мне это в 1973 году, посмотрев спектакли, которые я играл в Москве. Тогда обо мне писали много хорошего. Даже дали звание заслуженного артиста, когда я вернулся в Молдавию. Из-за моего характера мне никогда и никакой награды не дали бы. Но тогда, когда я вернулся из Москвы, им некуда было деваться.

Театр хлеба не даёт

– Было время, после распада Союза, когда Вы, чтобы прокормить семью, ездили с так называемым «актёрским десантом» по сёлам и выступали перед сельчанами – доярками, колхозниками, местной интеллигенцией. У людей порой не было денег платить за концерт, и Вы получали натурпродуктами. Были горечь, разочарование от того, что такая ситуация в стране?

– Было очень трудно. Наша профессия – страшная, иногда я её терпеть не мог. Почти 15 лет я не работал в театре, так как нужно было кормить семью. Я ездил по сёлам республики с Юрием Садовником, ансамблями «Лэутары», «Бусуйок молдовенеск», «Жок» и со многими хорошими людьми, такими личностями, как Ольга Чолаку, Зинаида Жуля, Маргарета Ивануш. Я выходил на сцену с несколькими скетчами. Я много страдал из-за того, что делал то, что мне не нравилось, но другого выхода не было, это приносило мне доход. Мы выступали и перед доярками и не всегда нам платили деньгами, так как люди были бедными, тогда не было примэрий. Платили нам пшеницей, растительным маслом, салом… Однажды мне дали два мешка пшеницы, которые я выменял у одного актёра, проживающего в селе, на что-то более материальное. Мне казалось, что то, что я делал до тех пор, было фальшивкой. Я тогда почти поклялся, что больше не буду играть в театре. У меня был и успех, и разные звания, но я понял, что своим делом не доношу ничего до зрителя, сидящего в зале. Боль, которую я вижу в обществе, отношения между людьми, в мире, зачастую не понимаются должным образом.

Мне было психологически и морально больно за великих актёров, в том числе и за моего тестя Евгения Уреке – певца, актёра и художника. Если бы не мы с супругой, не знаю, на что бы он жил. Я часто вспоминаю Кирилла Антоновича Штирбу – первого исполнителя роли Ленина на молдавской сцене. Знаете, как он плохо питался? Я видел его однажды в городе, сначала даже не узнал. Он был одет как человек без определённого места жительства. Кирилл Антонович ходил в бывшую гостиницу «Кодру», где на первом этаже был ресторан. Там он сидел тихо в сторонке, а когда посетители уходили, доедал остатки из их тарелок. А ведь это был заслуженный человек – народный артист Советского Союза, Лауреат Государственной премии СССР, депутат Верховного Совета нескольких созывов.

– С 1999 по 2005 год Вы, оставив актёрство, стали атташе по культуре в посольстве РМ в Бухаресте. Не тосковали по сцене?

– Да, мне повезло. Сначала я работал в штабе кандидата в президенты Республики Молдова Петра Лучинского, был ответственным за культурные мероприятия в предвыборной гонке. Не было такой тоски, которая иногда бывает по морю, по горам. Но мне театра не хватало. Иногда приходил в театр и с балкона смотрел спектакль. Была ностальгия.

– Ваша супруга Маргарета Уреке – тоже актриса. Как вы познакомились друг с другом?

– Первый раз я увидел Маргарету, будучи студентом, на экране в кинотеатре, где перед кинокартиной показали киножурнал об Евгении Уреке. И там в маленькой сцене играла девочка. Меня как обухом по голове ударили. Хоть верьте, хоть нет, но мне мой внутренний голос сказал, что это – моя будущая жена. Потом мы были на одном курсе у профессора Купчи, где вместе разрабатывали этюды, работали. Потом она была моей партнёршей по танцам. И так вместе мы и пришли к алтарю. Сколько лет прошло с того момента, как я в неё влюбился, и до сих пор она для меня самая дорогая.

– Два актёра в семье – это легко или тяжело? Было ли соперничество, ссоры из-за большей успешности одного или до такого не дошло?

– У нас всё было нормально. Мы дома не так часто говорили о нашем театре. Больше обсуждали фильмы, актёрские работы других театров – московских, прибалтийских. Говорили о книгах. В те времена хоть сложно было их достать, но мы находили хорошие издания.

– Чем занимается Ваша дочь, тоже пошла по стопам родителей? А внучка?

– У дочери – мой характер. У неё три университетских образования: по первому она – хореограф, по второму – менеджер, по третьему – психолог. Сегодня она работает по третьей специальности. И слава богу! А внучка окончила престижный университет в Лондоне по специальности IT-технологий. В эту страну её дважды в год приглашают преподавать.

Силу интриг, да в нужное русло!

– Известно, что в театре всегда есть место интригам, соперничеству, в общем, он – не самое дружелюбное место. Как было в театре, где Вы играли?

– Да, это всё было, но оно прошло мимо меня. Я не обращал на это внимания. В связи с заданным вопросом вспомнились слова великой Фаины Раневской, игру которой в театральных спектаклях, слава Богу, мне довелось посмотреть живьём. Так вот, как-то Раневская, войдя в театр Моссовета и увидев группу разговаривающих молодых актрис, спросила: «Против кого дружим, девочки?». Я не принимал участия ни в одной группе, ячейке, ни против кого не дружил. Если мне что-то не нравилось, то говорил об этом открыто на собраниях. Я всегда говорил, если бы эту отрицательную энергию интриг направили на сцену, то у нас был бы замечательный театр!

– Сцена Вам даёт силу?

– Персонажи мне дают силу. Я могу выйти из дому на четвереньках, а когда вхожу в театр, надеваю костюм и выхожу на сцену, чтобы сказать реплику, всё, я забываю обо всём постороннем. Появляется какая-то внутренняя сила. И не надо менять спрашивать, откуда она. Это какая-то непонятная мне внутренняя сила. После окончания спектакля можно упасть. Потом я ещё пару дней нахожусь в сыгранном образе. Ещё в молодости я читал, что актёр должен быть таким существом, которое снимает свою кожу и остаётся с обнаженными нервами, с живым мясом. У него должно всё болеть. Он должен воздействовать и взглядом, и соприкосновением, и словом. Помните, как Библия начинается? Вначале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог. Я до сих пор храню в своей памяти слова из Библии и руковожусь ими и в жизни, и в театре.

Кто сменит золотое поколение?

– Вас относят к золотому поколению актёров театра и кино, которые на протяжении десятилетий радовали зрителей. Талантливы ли нынешние театральные актёры, молодое поколение?

– Есть служащие, Акакии Акакиевичи, которые пришли в театр, отслужили спектакль и ушли домой. Но есть и одарённые люди, я лично знаю человек 10 таких, которые работают на телевидении, и мне жалко, что они растрачивают свой талант. Я этого не понимаю. Не думаю, что они счастливы от того, что люди узнают их на улице. Эта известность не означает, что они добились чего-то в жизни. Я одному из молодых людей как-то намекнул на то, что он не там применяет свой талант, так он обиделся. Поэтому я решил для себя, что больше никому ничего не буду советовать.

Я работал несколько лет со студентами, но не выдержал и ушёл. Говоришь с ними на одном языке, а они вообще тебя не понимают. Когда я в своих лекциях ссылался на Достоевского, Караджале, Садовяну, спрашиваю, помнят они те или иные высказывания, многие из них смотрели на меня, не понимая, о чём вообще речь идёт. Это меня сильно угнетало. Я не обобщаю. Уверен, что есть талантливые молодые люди. Но быть просто талантливым – этого мало. Этот талант надо развивать, нужно читать, быть образованным. Есть великая русская литература, есть наша великая классика, которой они не знают. Я не понимаю молодёжь, которая не знает хотя бы одного иностранного языка. Языки нужно учить. Мне известны люди, которые до сих пор не знают русского языка. Как они будут жить, не имея возможности читать хорошую русскую литературу? Я знал самых великих русских режиссёров, учился у них, читал их книги, посещал их семинары, был на их репетициях. Вот этим надо жить. Вот этим надо питать ту каплю таланта, которую уронил на человека Господь. Это очень важно.

– Вы о чём-то жалеете?

– Жалею, что мало уделял внимания своим родителям в последнее время. Мой отец скончался на моих руках. Но мне кажется, что, умирая, он был счастлив, потому что рядом был я, его сын. Я закрыл глаза своему тестю, великому актёру Евгению Уреке. Но не успел закрыть глаза моей маме. Я опоздал немножко. Недавно ушла в мир иной и моя сестра. В последние дни она уже ничего не понимала, но, мне кажется, что меня услышала. Я просидел всю ночь рядом с её кроватью. Я смотрел на свечу, и она тоже на неё смотрела. Не проронив ни слова, мы таким образом проговорили всю ночь про всю нашу жизнь.

– Что для Вас самое ценное в жизни?

– Семья. Больше нет никаких других ценностей.

– Если бы Вам предоставили возможность прожить жизнь ещё раз, какой профессии отдали бы предпочтение?

– Я бы стал прекрасным священником. Я даже считаю, что актёр – это в каком-то роде священнослужитель. Потому что он говорит какие-то истины.

– Вам 80 лет. Жизнь продолжается, можно даже сказать, что новый её этап начинается. Какие у Вас планы есть, может, какую-то роль хочется сыграть?

– Чтобы ответить на ваш вопрос, хочу процитировать вам несколько строк из Бориса Пастернака.

«О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью — убивают,
Нахлынут горлом и убьют!

От шуток с этой подоплёкой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далёко,
Так робок первый интерес.

Но старость — это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актёра,
А полной гибели всерьёз».

Я не знаю, сколько мне сил дано свыше, но я не могу поднять руки и сказать: «Всё, я ухожу, я не могу». Нет, я не хочу умереть на сцене, но буду играть пока есть силы.

Лидия Чебан