Михаю Мунтяну - 80! Как сельский мальчишка из села Крива стал оперной звездой мирового масштаба

В эти дни отмечает юбилей выдающийся молдавский тенор, Народный артист СССР (этот титул уже о многом говорит), любимейший педагог… Его титулы и регалии можно перечислять бесконечно… Но в этом интервью он для нас просто человек, который очень любит свой город и свою страну.

Иногда мне кажется, что я жил в Кишиневе всегда, настолько я «слился» с этим городом. Однако, родился я не здесь, а в самой северной точке Молдовы – селе Крива, Бричанского района. Мои родители были простыми колхозниками. Одно из самых ярких детских воспоминаний, связанных с мамой, - мой первый костюм с блестящими пуговицами, который она перешила мне из старой военной гимнастерки. В нем я чувствовал себя маленьким сельским франтом. Когда мне было девять с половиной лет, мама, работая в поле, простудилась и умерла. Папа ее безумно любил и очень переживал эту утрату.

Вдвоём нам было непросто – неприспособленные в быту, мы дошли до ручки. Отцу пришлось снова жениться. Мачеха была женщиной неплохой, но маму мне не заменила. Когда была злость, она обижала, когда была доброта, то ей не верилось.

Я собирался стать…химиком, а не певцом. Хотя всегда пел, активно участвовал во всей художественной самодеятельности, что была в округе и даже побеждал на песенных конкурсах. И у мамы, и у папы были очень хорошие голоса, и мне это передалось по наследству. Однако моему желанию стать певцом мачеха противилась, считала это баловством, настаивая, что я должен получить более серьезную специальность.

Был я абсолютным гуманитарием, из всех точных наук мне нравилась только химия. Тем более что ею бредил и мой лучший друг и одноклассник Виктор Исак. Впоследствии он стал очень крупным ученым-химиком, деканом химического факультета Госуниверситета.

Так, впервые в 1960 году, в подвернутых отцовских брюках, с фанерным чемоданчиком в руках, я оказался в Кишинёве. До 17 лет в столице я не был, по делам ездил только в соседние Черновцы. Тем не менее Кишинев меня сразу «принял» и не дал почувствовать себя здесь чужим. Люди были очень душевные, машин было мало, если одна из них проезжала по улице, это считалось событием. Рышкановка как таковая еще не существовала, Чеканы и Ботаника считались сельскими пригородами – там люди еще готовили себе еду на уличных печках – «куптерашах», таскали воду из колодцев, сами делали вино. На месте нынешнего Дома правительства еще теплились руины Епархиального дома. Старожилы тогда рассказывали, что в былые времена из этого святого места через Триумфальную арку выстилали красную дорожку, и епископы и другое высокое духовенство вместе с монахами шли на церковную службу в Кафедральный собор.

Оперным певцом я стал совершенно случайно, с тех пор верю в судьбу!

Приехав подавать документы на химический факультет, я остановился на квартире нашей знакомой тети Симы. Она жила на улице Кузнечной (Бернардацци), буквально через забор от консерватории, которая тогда располагалась на улице Пирогова (Когэлничану). Целую неделю я как завороженный слушал доносившиеся оттуда звуки музыки. Муж тети Симы, очень толковый человек, видя, как я маюсь, говорит: попробуй, не поступишь, пойдешь в свой университет.

Но оказалось, что прием документов в консерваторию уже завершен. Я, расстроенный, брел по коридору, с любопытством рассматривая портреты композиторов. Видимо, моя обреченность была настолько очевидной, что ко мне подошел один из профессоров. Выслушав мою историю, он повел меня к ректору, который, в виде исключения, допустил меня к экзаменам. Помню, как все абитуриенты распевались, а я ошарашенно смотрел на них, не понимая, что это они делают. На прослушивании решил исполнить патриотическую песню «Трактористка Илинуца», как оказалось, успешно. Не имея за плечами музыкальной школы, я был зачислен на подготовительное отделение консерватории по классу вокала.

Так я стал кишиневцем! Родные, узнав, что мне придется учиться 7 лет, взялись за голову.

Поселили меня в самом центре города, в общежитии на Армянской, где до сих пор живут студенты консерватории. Под нашими окнами ходил трамвай, мы запрыгивали на его заднюю площадку и ездили так на лекции.

Кишинев тогда был городом патриархальным и очень теплым. Внизу по Армянской располагалось много еврейских лавчонок. Дядя Миша продавал галантерею и мог запросто пригласить студентов к себе в подсобку попить чайку. Напротив жарил и продавал котлеты дядя Сема, и тоже частенько нас угощал чем-то вкусненьким. К тому же совсем рядом находился Центральный рынок, где было все очень дешево. Если у нас не было денег, мы шли в молочные ряды, чтобы вдоволь напробоваться сыра и брынзы. Тогда на рынке в ряд стояли телеги с винными бочками, крестьяне продавали вино на стакан и тоже давали дегустировать. Мы не шиковали, но жили очень хорошо и дружно.

Лично я даже мог себе позволить до родной Кривы добраться не на автобусе, который колесил до места назначения 10-12 часов, а на кукурузнике «Кишинев – Липканы». Всего 45 минут, 6 рублей с копейками, и я дома!

Кишинев 60-х переживал период культурного расцвета! По сравнению с тем временем, сегодня у нас – культурная пустыня. Было очень много интересных событий – театры, выставки, концерты. Мой отец приезжал пару разу в Кишинев на фестиваль хоровой музыки, который проходил на центральной площади города. Люди были вовлечены в культурную жизнь, это было не по приказу сверху, а шло от сердца, очень искренне.

Я очень хорошо помню приезд в Кишинев Дмитрия Шостаковича, Мстислава Ростроповича, и свое очень сильное впечатление от их выступлений.

В театре Пушкина я смотрел абсолютно все спектакли драмы. Это были потрясающие постановки, где блистали Константин Константинов, Домника Дариенко, Петру Баракчи, Кирилл Штирбу и другие великие артисты.

А еще по тем временам студенчество само по себе было очень любопытным сообществом, тянущимся к знаниям, нынешние совсем не такие…

Мы были готовы ночью бежать на улицу Ленина (бул. Штефан чел Маре), чтобы с автомата позвонить любимой девушке. Целоваться молодежь приезжала на вокзал – там, на перроне, прилюдные поцелуи и объятия считались не зазорными, у «провожающих» как бы было на это законное право.

Примечательно, что моя учеба в консерватории затянулась не на 7, а на целых 11 лет! Дело в том, что со второго курса меня забрали в армию, в Морфлот. Четыре года, с 1963 по1967, я служил в Школе ВМФ (военно-морского флота) в Киеве. Там я стал художественным руководителем ансамбля из 120 человек. Знаменитый адмирал Касатонов (сейчас в его честь называют корабли) просил меня остаться на военной службе, прочив мне завидную карьеру.

Но я очень хотел петь! Когда я вернулся в консерваторию, кое-что изменилось в процессе моего обучения. Изначально мой голос преподаватели определили как баритон, но после всех возрастных трансформаций я продолжил учебу как тенор, в классе Николая Дедученко, которому я очень благодарен. К сожалению, на 5-м курсе мой педагог скончался от инфаркта. Консерваторию я окончил учеником знаменитого Алексея Стырчи, преподававшим у меня камерное пение.

В этом году исполнилось 50 лет, как я впервые выступил в главной роли на сцене молдавской оперы! В сентябре 1971 года я стал солистом нашего театра, а 3 февраля 1972 года уже спел партию Каварадосси в опере «Тоска». Со мной работал потрясающий дирижер Исаак Альтерман. Меня можно было разбудить даже ночью, настолько хорошо я знал эту оперу. И все же, помню, как подкашивались мои ноги, когда я вышел первый раз на сцену. Видя у театра афишу с моим именем, я не верил своим глазам! После того, памятного для меня спектакля, я, молодой артист, получавший до той поры 90 рублей, стал зарабатывать на 40 рублей больше!

Впервые я расстался с Кишиневом надолго в 1977 году, когда меня отправили на стажировку в Милан, в знаменитый театр La Scala! К тому моменту я уже получил звание Заслуженного артиста Молдовы и моя кандидатура была отобрана в Москве из 68 претендентов.

Фактически Италия стала первой капстраной, которую мне довелось увидеть. И сразу – Боттичелли, Леонардо да Винчи, Микеланджело – сказать, что я был растерян, ничего не сказать! Очень хотел за отведенный мне год успеть сделать как можно больше.

Итальянский язык я выучил хорошо еще в консерватории, быстро завел друзей, с которыми объездил всю страну. Еще мне повезло с преподавателем – в том сезоне в этом качестве La Scala пригласил знаменитую Джину Чинью – обладательницу драматического сопрано, блиставшую на сцене этого театра в 30-40-х годах. Тогда Джине было 77 лет и она, по ее словам, влюбилась в мой голос, занимаясь со мной много больше отведенного для этого времени.

Стипендия, которую я, как стажер из Советского Союза, получал, была очень маленькой – ее хватало лишь на обед. Мы бесплатно завтракали в гостинице, где жили, а вот ужин для нас был редким явлением. Кушать хотелось всегда, но одалживать было не у кого, да и без модного магнитофона возвращаться домой было как- то не с руки, так что экономили как могли.

Когда спустя год я улетал в Кишинев, по которому очень скучал, нам разрешили иметь при себе 20 кг багажа. Я же вез только 15 кг репродукций художников, которые за бесценок купил в антикварных лавках Милана.

Сейчас, по прошествии времени, могу сказать, что это было очень интересное и насыщенное время. Италия стала для меня колоссальной школой жизни.

Жизнь оперного певца – это постоянное самоотречение и самодисциплина! Он всегда должен избегать эмоциональных и даже физических перегрузок. Не есть острого, не пить холодного. Перед исполнением сложной партии нельзя жить как обычно – ходить по магазинам, встречаться с друзьями, гулять… Я пробовал это делать и понимал, что для роли недостаточно сосредоточен и собран. Работа оперного артиста требует больших физических затрат. Перед выходом на сцену я обычно не разговаривал 2-3 дня, происходила так называемая внутренняя настройка голоса. За свою карьеру я пел более чем 800 спектаклях – последним стала опера «Паяцы» в 2015 году.

Всю свою жизнь я хотел учиться, я продолжаю это делать и сейчас, обучаясь у своих студентов. Среди моих учеников – оперные артисты, работающие сегодня в «Метропо́литен-о́пера», Венской опере, Мариинском театре, и конечно же, нашем Национальном театре оперы и балета.

Приехав из деревни, я знал одно – либо я что-то буду делать, либо вернусь обратно работать в поле. Я всегда был очень любопытным, очень много читал, это очень помогало мне двигаться вперед.

Кишинев – место моего становления! Если я чего-то и добился в жизни, то мои успехи идут отсюда! Менялся я, менялся и Кишинев. Он изменился к лучшему, но теперь стал холодным. Ведь что такое город? Это люди, а они стали другими… Мы ничего не сделали, чтобы сохранить наше звание солнечного, богатого и щедрого уголка земли. Может, все еще будет по-другому? Я очень на это надеюсь…

Наталия Шмургун